- Ну вот и все! - сказал он. - Сегодня ночью я разобрался, в чем причина сбоя...
Практиканты не мигая смотрели на него. Их глаза светились надеждой.
- Эта причина в вас, ребята, - сказал Ребров, переводя взгляд с одного на другого. - Я только что отравил вас, и сейчас вы умрете... Сидеть! - властно крикнул он, увидев, что Вильсон дернулся всем телом. Сидеть, - повторил он. - Это все, что вы теперь можете!
Черное лицо Вильсона посерело, а Белов сделался белым как мел.
- Мне жаль, ребята, но другого выхода у меня, к сожалению, не было! с грустью сказал Ребров и прислонился затылком к ридеру. - Прощайте! И простите!
И тогда они наконец поверили, что все это не глупая и несвоевременная шутка. Поверили оба. Одновременно. Но изменить уже ничего не могли. Потому что руки и ноги больше не слушались их. Потому что тела покрылись холодным потом. И сердца начали спотыкаться. А мысли неслись вскачь, покинув этот проклятый Корабль, и улетели далеко-далеко назад. Как было бы хорошо, если бы мы не ввязались в полет с Ребровым. Сидели бы сейчас дома. Дома! ДОМА!!!
Ребров внимательно смотрел на практикантов. И когда глаза их стали вылезать из орбит и закатываться, а с губ сорвался придушенный хрип, он отключился от всего окружающего и представил себе маневр Корабля.
Натужно взвыли нейтрализаторы инерции, гася наваливающиеся перегрузки. Корабль содрогнулся всем своим тысячетонным телом.
Раздражение ушло. Ушло совсем. Ребров почувствовал себя таким, каким он был в давно минувшие годы, когда неожиданно удавалось решить очередную задачу, поставленную перед ним природой и людьми. Захотелось петь, и Ребров бы запел, но тут сердце его ухнуло в разверзшуюся пустоту, и неродившаяся еще песня умерла.
Когда Плахин достал из холодильника банку, на которой был нарисован оранжевый апельсин, Вильсон содрогнулся.
- Никогда не смогу пить апельсиновый сок, - сказал он.
Плахин вздохнул, убрал банку и, снова сев за свой стол, уставился в пустой экран Дальней Связи.
- Что же такое в нас было? - спросил Белов. - Почему Корабль не поворачивал?
- Этого мы уже не узнаем, - сказал Плахин. - Ребров стер все записи.
- А как же ему все-таки удалось повернуть? - спросил Вильсон. - Ведь мы же не умерли!
- А ты помнишь, о чем думал в тот момент? - вопросом на вопрос ответил Плахин.
Вильсон наморщил лоб и почесал в затылке.
- А ни о чем, - сказал он. - Я просто очень испугался.
- И я тоже, - проговорил Белов.
- Вот вам и разгадка, - сказал Плахин. - Капитану не нужна была ваша смерть, ему был нужен ваш страх перед ней. Ваш собственный страх. И в апельсиновом соке был не яд, а гипноделин. Потому вы поверили и испугались. И страх этот ослабил все сигналы, в том числе и те, что мешали.
- А если бы не ослабил? - сказал Белов.
- А что бы на его месте сделал ты? - спросил Плахин.
Белов помолчал, раздумывая, потом торопливо произнес:
- Я бы убил. Обоих. А после поворота покончил бы с собой.
- Вот видишь, - сказал Плахин.
- Да! - невпопад сказал Вильсон. - Капитан разыграл все на редкость правдоподобно. Мне и в голову не могло прийти, что это не яд. Мы же во всем верили капитану.
- Естественно! - сказал Плахин. - Иначе бы у него ничего и не вышло... Но он все равно подстраховался. Принял две таблетки витанола, чтобы его команды были ярче и мощней. А в его возрасте и одной было много...
Когда они вышли от Плахина, Белов сказал:
- Дичь какая-то... Капитан Ребров, и вдруг сердце! - Он посмотрел на Вильсона. - Тебе не кажется, что мы должны пройти ментоскопирование и узнать, что же в нас такое есть?
- А ты не боишься, что нам после этого запретят летать вместе?
Белов промолчал, но было видно, что он боится совсем не запретов.